— В 2008 году был принят закон об общественном контроле, ОНК являются одной из его составляющих. Как вы попали в ОНК и сколько созывов в ней проработали?

— На самом деле всё очень просто. Наша организация «Гражданский контроль» не понаслышке знает о проблемах, которые существуют в пенитенциарной системе. Мы регулярно получаем обращения из мест лишения свободы со всей России с просьбами о помощи. Начиная с 2008 года, мы выдвигали своих кандидатов в каждый новый созыв. 2019 году я попала в ОНК, но проработать смогла только один созыв, в следующий меня уже не переизбрали.

— Вам известно почему?

— Уверена, что главная причина — это иноагентский статус организации, председателем которой я являюсь. В соответствии с действующим законодательством, НКО, признанные «иностранными агентами», не могут делегировать своих представителей в комиссии. Мы пытались оспорить это дискриминационное ограничение в Конституционном суде, но безрезультатно.

— Почему для вас и ваших коллег так важно было попасть в Комиссию, ведь по сути ваша организация еще до появления института ОНК выполняла схожие функции?

— Как сами заключенные относились к вашим визитам?

— «Нам, собственно говоря, не так важно, что вы там делаете. Главное — приходите!» — сказал мне однажды один из осужденных. Это действительно очень важно, ведь за закрытыми дверями могут происходить ужасные вещи, а сам факт того, что члены ОНК могут в любое время нагрянуть с проверкой, помогает держать систему в тонусе.

К сожалению, сегодня ситуация такова, что чем активнее ведет себя человек, чем чаще он посещает СИЗО, колонии и полицейские участки, тем у него меньше шансов попасть в следующий состав ОНК.

— Можете ли вы назвать сотрудничеством взаимоотношения с ФСИН во время работы в ОНК?

— Когда для тебя открываются двери, которые должны быть открыты по закону, но происходит это только после бесконечных жалоб в прокуратуру и иные вышестоящие органы, — это сложно назвать сотрудничеством.

— Что, на ваш взгляд, является самым важным в треугольнике взаимоотношений: осужденный — сотрудник колонии — член ОНК?

— Мне кажется, здесь нет никакого треугольника. Есть взаимоотношения между осужденным и сотрудником колонии: они зависят друг от друга, а член ОНК — это тот, кто время от времени в эти отношения вмешивается, причем с непредсказуемым результатом.

Для того, чтобы этот треугольник действительно сложился, каждый из его членов должен разделять общие ценности, и этими ценностями являются не что иное, как права человека. Другими словами, осужденный должен осознавать свое человеческое достоинство, иметь четкое представление о том, какие у него есть права, и требовать от администрации их соблюдения, а действия сотрудника колонии должны исходить из интересов осужденного и исключительно в рамках соблюдения прав человека. Только в этом случае можно говорить о взаимодействии внутри обозначенного треугольника, но пока этого нет.

— Правозащитники часто шутят: «Нет хороших учреждений — есть плохие проверяющие». Часто ли случалось так, что администрация колонии пыталась что-то скрыть от вас или других членов ОНК?

— Да, такое случалось и довольно часто. Например, когда нам отказывались предоставлять какую-то информацию или запрещали доступ в отделение полиции, приходилось звонить по всем возможным инстанциям, но, как правило, в такие моменты ни телефон дежурного прокурора, ни телефоны правоохранительных органов не отвечают…

Однажды администрация колонии пыталась спрятать от нас людей. Случилось это во время бунта в петербургском СИЗО «Кресты» в 2021 году. Это одно из самых крупных СИЗО, в нем содержится около 4000 заключенных и работает примерно такое же количество персонала.

— Часто ли Вам встречались люди, кроме членов ОНК, которые были готовы помогать осужденным?

— Нет. К сожалению, я таких людей не встречала. Если человек, который находится в тюрьме, не твой родственник, то желания помогать у людей не возникает. Чаще встречается желание дистанцироваться…

— А чем это может быть опасно?

— Главная опасность — это рецидив. В местах лишения свободы человек искупил свою вину, наказание в виде лишения свободы исполнено, но общество, как правило, осужденных не принимает: они не могут найти себе работу, на них косо смотрят соседи, от них отворачиваются родные и близкие.

В России на данный момент практически нет программ реабилитации и поддержки для освободившихся. Все это может привести к тому, что человек снова совершит преступление и вернется в места лишения свободы, а значит одна из главных задач пенитенциарной системы «исправление» не достигнута.

— Ваша работа в ОНК выпала на пандемию COVID-19. С какими проблемами столкнулось тюремное ведомство в этот непростой период?

— Скажу честно, в системе творилось что-то страшное: больницы были переполнены, людям очень трудно было попасть к врачу по поводу каких-то других заболеваний, назначенные операции сдвигались на невообразимые сроки (например, полтора года!) или просто не делались.

— Кто для вас является авторитетом в области общественного контроля? На кого вы равнялись в своей работе?

— Таким человеком является Андрей Бабушкин. Прошло уже два года со дня его смерти. Меня всегда поражала его внимательность, последовательность, тщательность, умение найти язык с сотрудниками учреждений, его потрясающая работоспособность и то, насколько четко он знал все эти бесконечные приказы и прочие ведомственные акты.

— ОНК — это больше про коллективную работу? Или один в поле тоже воин, как например, Андрей Владимирович? Ведь одного упоминания его фамилии: «Я Бабушкину буду жаловаться!» — было достаточно, чтобы ситуация изменилась.

— Несмотря на то, что авторитет Бабушкина был и остается неоспорим, я уверена, что ОНК — это прежде всего коллективная работа. Невозможно объять необъятное. Двое человек (а члены ОНК имеют право посещать закрытые учреждения только в паре) просто не в состоянии, например, объездить все отделы полиции в регионе, куда доставляют административно задержанных в ходе протестных акций.

Необходимо, чтобы над такими задачами работали все члены комиссии, распределяя между собой обязанности, потом вся информация собиралась бы, проводился ее анализ и вырабатывались общие рекомендации по устранению выявленных нарушений. Это одному человеку не под силу чисто физически.

— Каких результатов удалось добиться за три года работы в ОНК?

— Мы, честно говоря, не вели учёт, но удалось помочь многим людям. Кроме того, мы научились мониторить ситуацию с правами человека в психиатрических стационарах, где люди проходят принудительное лечение. Теперь этой методикой могут пользоваться другие члены ОНК. Увидели, что происходит в закрытых учреждениях при чрезвычайных ситуациях, таких как пандемия, все зафиксировали и придали гласности многочисленные нарушения.

— Как вы думаете, что будет с институтом ОНК в будущем?

— В ближайшем будущем, к сожалению, ничего хорошего с институтом ОНК не произойдет. Это будет практически нерабочий инструмент из-за того, что туда будут выбирать только лояльных власти людей и там не будет настоящих правозащитников. Наверно, все еще будут, время от времени, случаться какие-то маленькие, местечковые победы, но как инструмент, способный изменить подходы, добиться каких-то системных изменений, на ОНК рассчитывать сейчас не нужно.

Этот институт снова заработает только тогда, когда в стране изменится общая политическая ситуация. Возможно, в прекрасной России будущего общество предпочтет ратифицировать второй протокол к Конвенции против пыток и создать национальный превентивный механизм, в этом случае общественные наблюдательные комиссии прекратят свое существование, но опыт, накопленный за время их работы, может пригодиться, поэтому важно его сохранить.

Интервью: Наталья Ускова