— Традиционно начнём с вопроса, в каких созывах ОНК вы работали, и как случилось так, что вы там оказались?

— Я был членом ОНК первых трёх созывов. Это период с декабря 2008 по 2016 годы. А до этого, еще в 2007 году, при Управлении Федеральной службы исполнения наказаний по Республике Коми был создан Общественный совет, и я был избран его председателем поскольку уже много лет занимался защитой прав заключенных.

Именно тогда у нас появилась возможность попасть в закрытые учреждения ФСИН, работать с жалобами осужденных, привозить им гуманитарную помощь. Надо понимать, что система ФСИН — это необыкновенно закрытая структура, как отдельное государство в государстве, в котором не принято выносить сор из избы. Все это время мы шаг за шагом создавали саму культуру посещений, которая была потом перенята ОНК.

— Что такое ОНК, по вашему мнению, и для чего она создана?

— ОНК — это присутствие незамыленного глаза внутри тюремной системы для её гуманизации и совершенствования в деле социализации заключенных.

— А если сравнивать Общественный совет и ОНК, какой орган давал вам больше полномочий?

— В Общественном совете полномочий и возможностей было значительно больше. Например, мы могли зайти в любое учреждение, согласовав свой визит только с генералом, и что немаловажно, могли сделать это в тот же самый день, а вот члены ОНК обязаны уведомлять администрацию заранее.

— А кто ещё имеет право посещать колонии, кроме члена ОНК и сотрудника прокуратуры?

— С проверкой могут ходить депутаты. Но, не стоит забывать, что проверяющими могут быть и родственники заключенных, и сами заключенные, просто надо мыслить как проверяющий. То есть, родственники во время свиданий должны быть наблюдательны и внимательно следить за тем, как соблюдаются права осужденных и оценивать условия содержания.

— Расскажите о самом главном достижении, которого удалось добиться за время работы в ОНК.

— Самое главное достижение — это, конечно, то, что колонии стали открытыми. Нам позволяли даже лекции читать сотрудникам ФСИН. Мы разговаривали с ними про права человека, про то, на какой общественный заказ должен ориентироваться сотрудник тюрьмы. Это было действительно здорово.

Помню, на совместной пресс-конференции один из бывших осужденных начал наезжать на представителя ФСИН, я вступился. Этот тюремщик сказал мне позже, что в тот момент у него изменился взгляд на общественников. Он понял тогда, что мы можем быть хорошими помощниками и не пытаемся словить хайп.

Ну, а если нужен конкретный пример, то большим успехом для всех нас была ликвидация одной из самых отдаленных колоний в Удорском районе. Это 35 колония строго режима в поселке Вожский.

— Что произошло с сотрудниками после закрытия колонии?

— Самое отвратительное, что никого из тюремщиков тогда не наказали. Они заняли теплые места в других закрытых учреждениях, а на нас обрушились упрёки со стороны заключенных из других колоний. Оказывается, очень многие хотели туда попасть, и вот их мечты рухнули усилиями членов ОНК.

На местном телевидении вышел сюжет, основным заказчиком которого была администрация Главы Республики Коми. В сюжете было сказано, что колония закрылась, потому что нас якобы подкупили. Я до сих пор не понимаю как это случилось. Видимо, в ИК-35 отбывал срок кто-то из воров имеющий очень большие связи.

— Вы очень часто в нашей беседе говорите слово «генерал». Это очень напоминает собирательный образ из сказок Салтыкова — Щедрина. Только у него генералы — глупые, высокомерные и беспомощные. А как вы можете охарактеризовать своих генералов, с которыми приходилось работать?

— Это, скорее, такой слэнг. На самом деле для члена ОНК все просто: если генерал пускает в колонии и реагирует на замечания — он хороший, если нет — плохой. Мне встречались разные.

— Сколько всего колоний в Республике Коми?

— В то время, когда я был членом ОНК, было 15 или 16, а сейчас не больше 7.

— Вы успевали посещать все 16?

— Понятно, что основным объектом нашего внимания были колонии, которые находились в непосредственной близости от Сыктывкара. Но мы старались посещать все. Многое, конечно, держалось на энтузиазме и личных договоренностях. Думаю, в этом плане ничего не изменилось и для действующих членов ОНК.

Самые отдалённые колонии республики Коми — это двое суток туда, двое обратно, плюс день или два дня ты находишься там. Чаще всего ездили за свой счет. Искали ресурсы. Бывало, что родственники осужденных помогали с транспортом, но такое случалось редко.

Однажды даже администрация Главы выделила нам деньги на отдаленные колонии. Но я подозреваю, что они сделали это специально, чтобы мы не участвовали в контроле за выборами, которые проходили в это время. Но, как говорится, в нашем деле главное — результат.

— Как вы можете охарактеризовать команду ОНК, которая работала вместе с вами?

— Мой состав ОНК был очень сильным: Эрнест Мезак, Николай Дидюк — это бывший сотрудник колонии, полковник в отставке, который с нами очень активно дружил и дружит до сих пор.

Он показывал все «тёмные» места в зонах, объяснял нам культуру поведения сотрудников, что и как работает в системе, на что важно обращать внимание. Его опыт и знания были для нас бесценны. Это был взгляд изнутри, который помогал нам понять, почему тюремщики поступают так, а не иначе.

— Часто вы испытывали чувство бессилия во время посещения тюрем?

— Однажды мы приехали в туберкулёзную колонию, где лежат самые безнадёжные осужденные.

— На что чаще всего жалуются осужденные?

— Прежде всего, — это медицина, питание и бытовые условия. Что касается питания, заключенные отмечали, что как только мы приезжаем, кормят лучше, как уезжаем, — становится хуже. К сожалению, именно так чаще всего это работает. Хоть каждый день туда езди, чтобы ребятам посытнее жилось. Поэтому важно и нужно общественникам ездить в закрытые учреждения, чтобы держать систему в тонусе.

— Поделитесь какими-то лайфхаками из своего опыта, которые будут полезны членам ОНК.

— С первых дней работы нас начали заваливать письмами. Это была просто катастрофа! Заключенные будто увидели в нас еще одно свободное ухо. Я рекомендую собирать обращения по одной колонии, брать с собой и разбираться уже на месте. Нужно встречаться с людьми, смотреть им в глаза, потому что письма не дают полного представления о человеке и его проблеме.

Кроме того, нужно всегда давать конкретные рекомендации, или находить возможность их выполнения. Например, нет смысла писать «улучшить медицинское обеспечение» или «в камерах холодно». Нужно перечислить конкретные лекарства, которых не хватает, прямо списком, или четко зафиксировать температуру.

Важно разделять то, что я вижу и что слышу. Осужденный может сколько угодно жаловаться, но если администрация видит конкретные показатели приборов и требования, то отреагировать она обязана.

— Как вы считаете, публичность помогает в работе с закрытыми учреждениями?

— Пользоваться публичностью можно, но нельзя этим злоупотреблять. Всегда можно договориться, и это принесет больше пользы, чем очередной скандал в СМИ, который не нужен ни нам, ни ведомству.

— Часто ли вас благодарили сотрудники или осужденные?

— Если меня благодарит тюремная служба, значит я делаю что-то не так, — у меня такой подход. Но грамоты ведомство вручало. Лежат где-то в архиве.

Что касается осужденных, то они благодарят редко. Чаще озлобляются, если ты ничем не можешь им помочь. К этому надо очень спокойно относиться, ведь мы в ОНК работали не за благодарность. Вообще надо жить, как у армян в пословице: «Сделал добро и бросай его в воду!»

— Как вы считаете, тюрьма меняет людей?

— Я глубоко убеждён, что в тюрьме человек остается ровно таким же, какими был на свободе. То, что зона меняет людей — это полная ерунда. Она не делает людей ни хуже, ни лучше. Да, люди становятся более скрытными, замкнутыми, но суть то их не меняется.

Если в человеке была только злоба и ненависть, то он таким и останется. Тут главное понимать, почему он такой? И, ответ, как правило один, — значит жизнь его до заключения была очень нелёгкой…

— Какие помещения в тюрьме требуют особого внимания?

— Больше всего жалоб поступало из ШИЗО (штрафной изолятор), ПКТ (помещения камерного типа), СУС (отряд строгих условий отбывания наказания, сейчас — ОСУОН). Здесь чаще всего сидят люди, которые находятся в конфликте с администрацией.

Медпункт, столовая — здесь тоже нужно быть внимательным, а вот осмотры промышленных производств, как правило, ничего не дают. Смотреть нужно на самые простейшие вещи, тем более, что сейчас для этого есть специальные приборы для измерения света, температуры, влажности, уровня шума и даже содержания кислорода в воздухе.

— Есть ещё одна категория людей, которые оказываются в местах заключения — это родственники осужденных. Деятельность члена ОНК как-то на них распространяется?

— Да, конечно. Важно смотреть на то, как организован процесс их приезда, в каких условиях происходят свидания. Например, чем занят ребёнок, который приехал с матерью? Есть ли для него какое-то специально отведённое место, где можно подождать или поиграть?

Это очень важные вещи. Все нарушения в этой области — это удар по людям, которые не отбывают наказание. Они должны быть тоже защищены. Это тоже поле деятельности ФСИН, за которое ведомство несет ответственность.

— Как быстро реагировали на ваши жалобы?

— Каждый раз по — разному. Вообще, член ОНК должен быть «душнилой», в хорошем смысле этого слова. Нужна настойчивость и упёртость, чтобы постоянно напоминать, приезжать по нескольку раз, просить и добиваться своего.

Все замечания пишутся в журнале, который проверяется вышестоящими службами, в том числе и прокуратурой. Если работать планомерно, то у администрации шансов не останется, все равно придется что-то делать и менять.

— С фактами применения пыток приходилось встречаться?

— На самом деле пытки — это достаточно редкое явление. Чаще всего приходилось иметь дело с моральными издевательствами и унижениями, а их практически невозможно отследить и доказать. Зачем бить человека, если можно просто поместить его в ШИЗО и снизить температуру. Та еще пытка — в холоде спать…

— Что бы вы изменили в работе ОНК?

— Не допускал бы в состав Комиссии чиновников. Никаких. Ни действующих, ни бывших. Человек из системы всегда будет лоялен к системе, будет пытаться скрыть недостатки и сгладить острые углы. И ещё очень важно: у таких людей замылены глаза.

— А ваш глаз за три созыва в ОНК не замылился?

— Ещё как замылился! Для этого и существует ротация: нельзя оставаться членом ОНК более трех созывов подряд.

— В настоящее время к институту ОНК имеется очень много претензий, есть ли у него будущее?

— Я уверен, что есть. Надо просто упорно продолжать работать. Искать новых активных людей, заниматься их обучением и продвижением. Такие шикарные ОНКашники получились у нас в Коми, например, Ирина Виноградова — обычная воспитательница, которая с нуля всему научилась. Останавливаться нельзя ни в коем случае.


Интервью: Наталья Ускова