Виктория Осипенко
«Ты и недостатки увидишь, и молчать не будешь»
Калининградская область
Опыт общественного контроля
Член ОНК по Калининградской области 3 созыва, с 2008 по 2018 гг. — член Общественного совета при УФСИН по Калининградской области.
Руководитель общественной организации «Юная Лидерская Армия» («ЮЛА»), проектный менеджер АНО «Становление».
Руководитель общественной организации «Юная Лидерская Армия» («ЮЛА»), проектный менеджер АНО «Становление».
Суперспособность
Осознанность
— Расскажите о том, как вы первый раз оказались в колонии, и при каких обстоятельствах?
— В 1997 году я работала журналистом газеты «Новый наблюдатель» и занималась темой СПИД и ВИЧ, которая на тот момент звучала особенно остро. Однажды к нам в редакцию поступило письмо с жалобой. Руководство УФСИН пошло навстречу, и мне разрешили съездить в колонию и СИЗО, чтобы взять интервью у осужденных и попытаться разобраться в ситуации.
— В 1997 году я работала журналистом газеты «Новый наблюдатель» и занималась темой СПИД и ВИЧ, которая на тот момент звучала особенно остро. Однажды к нам в редакцию поступило письмо с жалобой. Руководство УФСИН пошло навстречу, и мне разрешили съездить в колонию и СИЗО, чтобы взять интервью у осужденных и попытаться разобраться в ситуации.
На тот момент в Калининградской области был первый и единственный в России локальный участок, где содержали людей, живущих с ВИЧ. Никто толком не понимал, насколько эти люди опасны, какое им требуется лечение? Их содержали в небольшой комнатке, скученно и изолированно, и даже еду туда приносили.
И вот я с несколькими сотрудниками вошла в эту комнату. В ней было около 30 человек, вполне приличных, симпатичных, разных мужчин. Темно было помню. За нами закрыли решётки и щёлкнули замки. Я спокойно общалась с осужденными, ведь у меня же была важная миссия! Уже потом, когда мы вышли, и речь зашла о мерах безопасности, я узнала, что у сотрудников не было с собой оружия, только дубинки. Вот тогда мне стало не по себе…
— В последующем это сотрудничество с руководством ФСИН продолжалось? Кто оказывал вам поддержку?
— Да, мы договорились тогда, что будем привозить газеты и гуманитарную помощь в колонию. Подключились различные общественные организации. Знаковым событием для меня тогда стало знакомство с Виктором Борисовичем Ряжевым — заместителем по воспитательной работе.
Меня поразило его вдумчивое отношение к проблеме. Он пытался найти ответ, как помочь людям, живущим с ВИЧ в местах лишения свободы. Ему мой подход тоже понравился, и он предложил мне работать в системе психологом. Тогда я ему ответила, что в тюрьму всегда успею, и эти слова оказались пророческими…
— Да, мы договорились тогда, что будем привозить газеты и гуманитарную помощь в колонию. Подключились различные общественные организации. Знаковым событием для меня тогда стало знакомство с Виктором Борисовичем Ряжевым — заместителем по воспитательной работе.
Меня поразило его вдумчивое отношение к проблеме. Он пытался найти ответ, как помочь людям, живущим с ВИЧ в местах лишения свободы. Ему мой подход тоже понравился, и он предложил мне работать в системе психологом. Тогда я ему ответила, что в тюрьму всегда успею, и эти слова оказались пророческими…
— А потом он предложил вам войти в состав ОНК?
— Не совсем. Сначала был Общественный совет. Прошло около 10 лет, и Виктор Борисович на тот момент был уже исполняющим обязанности руководителя УФСИН России по Калининградской области, а я работала в общественной организации «ЮЛА». Мы активно занимались развитием межведомственного взаимодействия в сфере сдерживания ВИЧ и наркомании, волей случая, к нему на стол попало приглашение на семинар. Увидев мою фамилию, он сразу же позвонил и предложил совместную работу.
К этому времени появилась терапия для людей, живущих с ВИЧ. До этого лекарств было крайне мало, а тут пришла большая партия по линии Глобального фонда по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией, но так случилось, что снабжение началось с системы исполнения наказаний, то есть лечение в колониях люди получили раньше, чем на воле. В этом и состояла тогда главная проблема.
— Не совсем. Сначала был Общественный совет. Прошло около 10 лет, и Виктор Борисович на тот момент был уже исполняющим обязанности руководителя УФСИН России по Калининградской области, а я работала в общественной организации «ЮЛА». Мы активно занимались развитием межведомственного взаимодействия в сфере сдерживания ВИЧ и наркомании, волей случая, к нему на стол попало приглашение на семинар. Увидев мою фамилию, он сразу же позвонил и предложил совместную работу.
К этому времени появилась терапия для людей, живущих с ВИЧ. До этого лекарств было крайне мало, а тут пришла большая партия по линии Глобального фонда по борьбе со СПИДом, туберкулезом и малярией, но так случилось, что снабжение началось с системы исполнения наказаний, то есть лечение в колониях люди получили раньше, чем на воле. В этом и состояла тогда главная проблема.
Заключенные стали возражать: «Вы на нас опыты ставите что ли?». И они отказывались принимать лекарства. Умирали, но отказывались… Мы тогда организовали что-то вроде агитбригад. Взяли в команду врача, равного консультанта (человека из числа освободившихся из мест лишения свободы, который уже начал терапию), психолога — и начали ездить по колониям, встречались с осужденными, разговаривали.
Приходилось менять отношение не только самих осужденных, но и персонала (что на мой взгляд, даже важнее), и простых обывателей. Много материалов выходило в той самой газете «Новый наблюдатель», с которой начался мой рассказ.
ОНК тогда еще в помине не было, но стали появляться Общественные советы, и Виктор Борисович пригласил меня вступить в него. Он сказал: «Человек мне нужен такой, как ты, принципиальный и адекватный. Ты и недостатки увидишь, и молчать не будешь, но и скандал из этого не раздуешь. Ты ради дела работаешь.». В Общественном совете я состояла 8 лет.
ОНК тогда еще в помине не было, но стали появляться Общественные советы, и Виктор Борисович пригласил меня вступить в него. Он сказал: «Человек мне нужен такой, как ты, принципиальный и адекватный. Ты и недостатки увидишь, и молчать не будешь, но и скандал из этого не раздуешь. Ты ради дела работаешь.». В Общественном совете я состояла 8 лет.
— Почему именно ВИЧ и СПИД стали для вас главной темой?
— Главной причиной стал мой друг. Он заразился ВИЧ-инфекцией, и меня стал волновать вопрос, как будет проходить его лечение? И когда в колонии осужденные задавали мне этот же самый вопрос, заходила речь о том самом приятеле, а он, как оказалось, был известный в Калининграде наркоман, и многие на зоне его хорошо знали.
Это сыграло мне на руку. Ко мне потом подходили люди и на ушко называли улицу, на которой я живу, то есть меня идентифицировали. С одной стороны, конечно, было не по себе, а с другой, — я поняла, что меня приняли.
— Главной причиной стал мой друг. Он заразился ВИЧ-инфекцией, и меня стал волновать вопрос, как будет проходить его лечение? И когда в колонии осужденные задавали мне этот же самый вопрос, заходила речь о том самом приятеле, а он, как оказалось, был известный в Калининграде наркоман, и многие на зоне его хорошо знали.
Это сыграло мне на руку. Ко мне потом подходили люди и на ушко называли улицу, на которой я живу, то есть меня идентифицировали. С одной стороны, конечно, было не по себе, а с другой, — я поняла, что меня приняли.
— ОНК и Общественный совет. В каком из этих органов, по вашему мнению, деятельность была эффективней?
— Опять же, благодаря Виктору Борисовичу, в Общественном совете тогда собрались люди, которых он лично подбирал, кому он доверял. Система под его руководством была абсолютно открыта, он так и сказал нам: «Идите и свежим взглядом смотрите, что не так, что надо изменить». И для меня это было очень важно, я всегда говорила, что руководство УФСИН по Калининградской области тех лет было заинтересовано в соблюдении прав человека в местах лишения свободы.
И когда образовалась Общественная наблюдательная комиссия, я поначалу решила остаться в Общественном совете, а моя коллега пошла в ОНК. Так мы проработали два созыва. Со временем мы поняли как работает этот институт, познакомились с другими правозащитниками, и в третий созыв ОНК уже пошла я. Был период, когда я состояла и в Общественном совете, и в ОНК.
Пока руководителем регионального ФСИН был Виктор Борисович, нас очень ценили, и мы очень многое делали: реализовывали проекты, проводили семинары по правам человека с сотрудниками, врачами и даже освободившимися из мест лишения свободы. Когда же Виктора Борисовича сместили с должности, все резко изменилось, и новое руководство ни в грош нас не ставило. Вот тогда стало понятно, что нам нужен мандат ОНК.
— Опять же, благодаря Виктору Борисовичу, в Общественном совете тогда собрались люди, которых он лично подбирал, кому он доверял. Система под его руководством была абсолютно открыта, он так и сказал нам: «Идите и свежим взглядом смотрите, что не так, что надо изменить». И для меня это было очень важно, я всегда говорила, что руководство УФСИН по Калининградской области тех лет было заинтересовано в соблюдении прав человека в местах лишения свободы.
И когда образовалась Общественная наблюдательная комиссия, я поначалу решила остаться в Общественном совете, а моя коллега пошла в ОНК. Так мы проработали два созыва. Со временем мы поняли как работает этот институт, познакомились с другими правозащитниками, и в третий созыв ОНК уже пошла я. Был период, когда я состояла и в Общественном совете, и в ОНК.
Пока руководителем регионального ФСИН был Виктор Борисович, нас очень ценили, и мы очень многое делали: реализовывали проекты, проводили семинары по правам человека с сотрудниками, врачами и даже освободившимися из мест лишения свободы. Когда же Виктора Борисовича сместили с должности, все резко изменилось, и новое руководство ни в грош нас не ставило. Вот тогда стало понятно, что нам нужен мандат ОНК.
— Расскажите о самом запомнившемся случае из вашего опыта работы в ОНК.
— По стечению обстоятельств, это был мой последний визит в колонию в роли члена ОНК, он и оказался самым тяжелым и запоминающимся. Тогда трое осужденных объявили голодовку. Жена одного из них обратилась в ОНК, а сама организовала что-то вроде одиночного пикета у дверей колонии. Меня попросили поговорить с осужденным, он находился в камере со строгими условиями содержания. Я зашла к нему одна.
— По стечению обстоятельств, это был мой последний визит в колонию в роли члена ОНК, он и оказался самым тяжелым и запоминающимся. Тогда трое осужденных объявили голодовку. Жена одного из них обратилась в ОНК, а сама организовала что-то вроде одиночного пикета у дверей колонии. Меня попросили поговорить с осужденным, он находился в камере со строгими условиями содержания. Я зашла к нему одна.
Передо мной стоял двухметровый восточный мужчина. В знак протеста он зашил себе рот, при этом оставив небольшую щель, чтобы можно было пить. Разговаривать со мной он особо не желал, и направил к своему приятелю, которому, по его мнению, было намного хуже.
Я ответила, что с его другом всё в порядке (я у него уже была), а вот с ним самим не всё так благополучно, потому что я почувствовала запах изо рта, а это говорит о том, что в организме уже начались изменения. И тут я увидела движение его глазных яблок, такое резкое из угла в угол, вправо-влево. «Сработало!» — подумала я. Голодовку он прекратил…
— В каких колониях тяжелее бывать: в мужских или женских?
— Однозначно в женских. Всё хорошо, вроде бы, активности какие-то проводим для осужденных женщин, лекции, занятия, общение, — уезжаешь вдохновленной, но через какое-то время накрывает чувство обессиленности, будто из тебя весь воздух выкачали. До сих пор не понимаю, почему так происходит? Может, потому, что женщина в тюрьме — это настолько противоестественно…
— Однозначно в женских. Всё хорошо, вроде бы, активности какие-то проводим для осужденных женщин, лекции, занятия, общение, — уезжаешь вдохновленной, но через какое-то время накрывает чувство обессиленности, будто из тебя весь воздух выкачали. До сих пор не понимаю, почему так происходит? Может, потому, что женщина в тюрьме — это настолько противоестественно…
— Тема женщин, детей и тюрьмы — одна из наиболее сложных. Были ли в вашей практике случаи, когда приходилось выбирать между интересами женщины и ребёнка?
— Была история с женщиной, которая добивалась, чтобы её отправили отбывать наказание в колонию в Нижнем Новгороде, где можно быть вместе с ребёнком. Я пообщалась с этой осужденной и поняла, что ей особого дела до сына нет, имелся какой-то иной интерес.
— Была история с женщиной, которая добивалась, чтобы её отправили отбывать наказание в колонию в Нижнем Новгороде, где можно быть вместе с ребёнком. Я пообщалась с этой осужденной и поняла, что ей особого дела до сына нет, имелся какой-то иной интерес.
«Ты готова, что твой ребенок будет страдать?» — спросила я, ведь его поместят в детский дом, оторвут от бабушки, к которой он привык. К счастью, мне удалось пошатнуть её настрой. Ребенок остался у бабушки, а мы несколько раз за свой счет привозили его в колонию на длительные свидания.
— Как часто продолжается ваше общение с людьми, которые уже освободились из мест лишения свободы?
— Мы на это и нацелены. Очень важно, чтобы люди продолжали лечение на воле, и цепочка не прерывалась. Когда у нас был допуск в колонии, как членов Общественного совета и Общественной наблюдательной комиссии, это получалось лучше. Сейчас «Центр по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями» Калининграда открыто заявляет об ухудшении ситуации, но в колонии нас всё равно не пускают.
С другой стороны, многое зависит от самого человека и его желания. Парень был один, мы с ним начали работать ещё в колонии, потом, после освобождения, он регулярно звонил и поздравлял меня со всеми праздниками, при этом до СПИД-центра так и не дошел…
— Мы на это и нацелены. Очень важно, чтобы люди продолжали лечение на воле, и цепочка не прерывалась. Когда у нас был допуск в колонии, как членов Общественного совета и Общественной наблюдательной комиссии, это получалось лучше. Сейчас «Центр по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями» Калининграда открыто заявляет об ухудшении ситуации, но в колонии нас всё равно не пускают.
С другой стороны, многое зависит от самого человека и его желания. Парень был один, мы с ним начали работать ещё в колонии, потом, после освобождения, он регулярно звонил и поздравлял меня со всеми праздниками, при этом до СПИД-центра так и не дошел…
— Если представить члена ОНК эдаким супергероем, то какими суперспособностями он должен обладать?
— Важна осознанность. Надо для себя раз и навсегда уяснить, для чего ты это делаешь? Я, например, когда-то для себя придумала формулу, и она мотивировала меня работать: если ты защищаешь конкретного человека от нарушений прав человека, то ты и себя защищаешь от бесчеловечности.
Кроме того, важна способность к саморегуляции и стрессоустойчивость. Что касается меня, то я старалась посещать колонии дозированно, чтобы было время восстановиться. При этом я никогда не ставила защиту от сложных ситуаций, наоборот, через себя их пропускала, но мне нужно было выдержать паузу, чтобы мозг и душа обработали информацию, приняли её и отпустили.
— Важна осознанность. Надо для себя раз и навсегда уяснить, для чего ты это делаешь? Я, например, когда-то для себя придумала формулу, и она мотивировала меня работать: если ты защищаешь конкретного человека от нарушений прав человека, то ты и себя защищаешь от бесчеловечности.
Кроме того, важна способность к саморегуляции и стрессоустойчивость. Что касается меня, то я старалась посещать колонии дозированно, чтобы было время восстановиться. При этом я никогда не ставила защиту от сложных ситуаций, наоборот, через себя их пропускала, но мне нужно было выдержать паузу, чтобы мозг и душа обработали информацию, приняли её и отпустили.
— Часто членам ОНК приходится находить баланс между интересами осужденных, сотрудников и родственников. Как вам это удавалось, можете привести пример?
— Сам мандат ОНК — это всего лишь средство, а ты приложение к нему. Часто у тебя даже выбора нет. И самое неприятное, — когда тебя пытаются использовать в своих интересах.
— Сам мандат ОНК — это всего лишь средство, а ты приложение к нему. Часто у тебя даже выбора нет. И самое неприятное, — когда тебя пытаются использовать в своих интересах.
Колония — сложная система, такой большой дом, внутри которого между осужденными и сотрудниками устанавливается уклад. Внутри существуют определенные негласные законы и компромиссы, например, зарплаты осужденных выплачиваются по странным схемам, совсем небольшие суммы, и за это им предоставляются поблажки, например, разрешается носить дополнительную обувь.
Но потом меняется руководство, и все договоренности рушатся. Поднимается волна возмущения. Однажды, осужденные объявили голодовку, и я как член ОНК приехала, чтобы разобраться в ситуации. Одни кричат про свои права, другие про то, что не положено по режиму. И ты между ними стоишь и не понимаешь, что произошло, ведь до этого всё всех устраивало, и садишься и, как миротворец, начинаешь разговаривать, выяснять причины, искать пути решения конфликта.
— Как вам пригождается опыт работы в ОНК сейчас?
— Одно из направлений деятельности АНО «Становление», где я сейчас тружусь, — работа с осужденными, и я точно могу сказать, что не упаду в обморок, если откроется дверь, а на пороге окажется человек в робе, прямо из колонии, сразу после освобождения. В моих глазах он не увидит страх, а это очень важно, когда приходится работать с такими людьми.
— Одно из направлений деятельности АНО «Становление», где я сейчас тружусь, — работа с осужденными, и я точно могу сказать, что не упаду в обморок, если откроется дверь, а на пороге окажется человек в робе, прямо из колонии, сразу после освобождения. В моих глазах он не увидит страх, а это очень важно, когда приходится работать с такими людьми.
— Приведите пример, когда мандат члена ОНК спас жизнь человека?
— Лето. Воскресенье. Я на море: купаюсь, загораю. Вдруг звонит девушка и говорит, что в одной из колоний её брату, и ещё нескольким осужденным, очень плохо, но медицинскую помощь им не отказывают. Срываться и ехать в колонию совсем не охота.
Тогда я звоню в дежурную часть, объясняю ситуацию и так осторожно спрашиваю: «Что делать будем? Искать мне пару для выезда, или, может, вы сами примете меры?» К счастью, мне тогда попался адекватный дежурный, он обещал разобраться и попросил перезвонить через час.
Выяснилось, что у тех осужденных случилась передозировка, медицинскую помощь им оказали, но одного спасти так и не удалось. Потом этот парень, за которого сестра хлопотала, после освобождения стал нашим активистом и равным консультантом. В этом, кстати, и есть сила нашей организации. Освободившиеся из мест лишения свободы, которых мы привлекаем к работе, — это мощный канал и рычаг воздействия на тех, кто находится внутри системы.
— Лето. Воскресенье. Я на море: купаюсь, загораю. Вдруг звонит девушка и говорит, что в одной из колоний её брату, и ещё нескольким осужденным, очень плохо, но медицинскую помощь им не отказывают. Срываться и ехать в колонию совсем не охота.
Тогда я звоню в дежурную часть, объясняю ситуацию и так осторожно спрашиваю: «Что делать будем? Искать мне пару для выезда, или, может, вы сами примете меры?» К счастью, мне тогда попался адекватный дежурный, он обещал разобраться и попросил перезвонить через час.
Выяснилось, что у тех осужденных случилась передозировка, медицинскую помощь им оказали, но одного спасти так и не удалось. Потом этот парень, за которого сестра хлопотала, после освобождения стал нашим активистом и равным консультантом. В этом, кстати, и есть сила нашей организации. Освободившиеся из мест лишения свободы, которых мы привлекаем к работе, — это мощный канал и рычаг воздействия на тех, кто находится внутри системы.
— Как вы оцениваете результативность работы ОНК вашего созыва?
— Мы в свое время придерживались позиции, что ОНК — это не цель, а средство. Нашей задачей была помощь людям, живущим с ВИЧ, наркозависимым, женщинам и детям, — и мы этот институт использовали как вспомогательный. Надо было сотрудников обучать — обучали, надо было содействие оказать в поставке лекарств — оказывали, надо было мероприятие проводить — проводили. То есть это все было в комплексе, и тогда действительно была польза от нашей работы, и многие вопросы решались.
— Мы в свое время придерживались позиции, что ОНК — это не цель, а средство. Нашей задачей была помощь людям, живущим с ВИЧ, наркозависимым, женщинам и детям, — и мы этот институт использовали как вспомогательный. Надо было сотрудников обучать — обучали, надо было содействие оказать в поставке лекарств — оказывали, надо было мероприятие проводить — проводили. То есть это все было в комплексе, и тогда действительно была польза от нашей работы, и многие вопросы решались.
Можно носиться по колониям хоть каждый день, а результата будет ноль, а можно раз в месяц, но при этом качественно и эффективно работать. Нас сейчас в колонии вообще не пускают, но это совсем не означает, что мы ничего не делаем. Да и субъективны все эти оценки.
Приведу пример с бывшим председателем Общественного совета при УФСИН по Калининградской области, который сейчас сам отбывает наказание за взятку. В своё время он был недоволен нашей работой, предъявлял претензии, что мы не то делаем, и не так. Оказалось, ему просто выгодно было меня выдавить. Теперь, когда он по ту сторону решётки оказался, на многое, наверное, по-иному посмотрел…
Интервью: Наталья Ускова
Интервью: Наталья Ускова
Заинтересовались общественным контролем в местах принудительного содержания и деятельностью ОНК?
Узнать больше →
Узнать больше →
«ОНК в лицах»
Читать другие истории проекта:
Идея проекта: Ирина Протасова
Над проектом работали: Наталья Ускова (интервью, тексты) и Алексей Сергеев (интервью, тексты, вёрстка, дизайн)Связаться с нами:
E-mail: onk.faces@hotmail.com
