Татьяна Фалина
«Наша мама — сталкерша»
Нижегородская область
Опыт общественного контроля
Член ОНК Нижегородской области 5 созыва, многодетная мама
Суперспособность
Искренность
— Татьяна, вашему членству в ОНК предшествовала многолетняя работа с колониями. Расскажите подробнее об этом и том, как эта деятельность привела вас в общественный контроль.
— По профессии я журналист и устроилась на работу в пресс-службу Нижегородской епархии как раз в то время, когда реализовывался проект по строительству храмов во всех колониях области. Закладку и другие этапы работы необходимо было освещать, поэтому за первый год работы я объездила все Нижегородские тюрьмы и не по одному разу.
Эта тема зацепила меня и уже через год я поняла, что хочу заниматься тюремным служением. В то время была высокая потребность в катехизаторах, особенно нуждалась в них колония на Бору для бывших сотрудников (прим. ФКУ ИК-11 г. Бор, Нижегородская область). Я пошла учиться и прямо по ходу, сдав первую сессию, сразу же начала работать.
Я принимала участие в воспитательных и просветительских мероприятиях различной направленности (антитеррористической, антисуицидальной и т. д.), читала лекции по религиозной грамотности, проводила занятия для православных общин. Таким образом, у меня сложилась уже определенная репутация и появился кредит доверия: осужденные начали обращаться за помощью в решении каких-то своих вопросов и сложных ситуаций.
В это время как раз появился запрос, чтобы в ОНК вошел представитель от епархии. Мне предложили попробовать и я согласилась. Мой созыв окончился в ноябре 2022 года. Эти три года в ОНК были для меня интересным опытом.
— По профессии я журналист и устроилась на работу в пресс-службу Нижегородской епархии как раз в то время, когда реализовывался проект по строительству храмов во всех колониях области. Закладку и другие этапы работы необходимо было освещать, поэтому за первый год работы я объездила все Нижегородские тюрьмы и не по одному разу.
Эта тема зацепила меня и уже через год я поняла, что хочу заниматься тюремным служением. В то время была высокая потребность в катехизаторах, особенно нуждалась в них колония на Бору для бывших сотрудников (прим. ФКУ ИК-11 г. Бор, Нижегородская область). Я пошла учиться и прямо по ходу, сдав первую сессию, сразу же начала работать.
Я принимала участие в воспитательных и просветительских мероприятиях различной направленности (антитеррористической, антисуицидальной и т. д.), читала лекции по религиозной грамотности, проводила занятия для православных общин. Таким образом, у меня сложилась уже определенная репутация и появился кредит доверия: осужденные начали обращаться за помощью в решении каких-то своих вопросов и сложных ситуаций.
В это время как раз появился запрос, чтобы в ОНК вошел представитель от епархии. Мне предложили попробовать и я согласилась. Мой созыв окончился в ноябре 2022 года. Эти три года в ОНК были для меня интересным опытом.
— О чем чаще всего с вами разговаривали осужденные?
— О смысле жизни, о том, почему они оказались в местах заключения, о том, как им жить дальше… Я искренняя и люблю людей — это чувствуется. Причем, ко мне обращались не только осужденные, но часто и сами сотрудники, например, соцработники, ведь им больше всего достается.
— О смысле жизни, о том, почему они оказались в местах заключения, о том, как им жить дальше… Я искренняя и люблю людей — это чувствуется. Причем, ко мне обращались не только осужденные, но часто и сами сотрудники, например, соцработники, ведь им больше всего достается.
Однажды пришлось помогать осужденному, к которому на свидание приехала женщина на сносях, ей просто некуда было деться: был комплекс проблем, в том числе с документами и жильем. Мужчина нервничал, переживал, но сделать ничего не мог. Социальная служба колонии вообще такими делами не должна заниматься, поэтому позвонили мне и мы с мужем вместе начали думать, как и чем можно помочь.
Осужденные и сотрудники чаще всего обращались ко мне не ради себя, потому что внутри колонии у меня ресурса не было, а в ситуациях, когда помощь нужна была родным: женам, детям, то есть тем, кто на воле…
— С вашим опытом работы в колониях процесс погружения в работу ОНК проходил легко или все-таки возникали какие-то сложности?
— Мне казалось, что я достаточно много знаю о колониях, благодаря многолетнему тюремному служению. Но придя в ОНК, я поняла, что у меня не хватает опыта в области каких-то чисто технических моментов.
Член ОНК должен иметь определенные юридические и медицинские знания, которых у меня на тот момент не было. Я поняла, что эта работа требует лично от меня повышения квалификации и дополнительной серьезной подготовки. Поэтому весь первый год, который совпал с ковидными ограничениями, у меня было ощущение, что от меня никакой эффективности нет вообще, даже было чувство, что я не на своем месте.
Если серьезно подходить к работе общественного контролера, то, на мой взгляд, первые два-три года в ОНК уходят только на обучение. Мне повезло, что у меня в команде были опытные люди, например, с Любой Жуковой мы часто работали в паре (прочитать интервью нашего проекта с Л. Жуковой можно здесь).
— Мне казалось, что я достаточно много знаю о колониях, благодаря многолетнему тюремному служению. Но придя в ОНК, я поняла, что у меня не хватает опыта в области каких-то чисто технических моментов.
Член ОНК должен иметь определенные юридические и медицинские знания, которых у меня на тот момент не было. Я поняла, что эта работа требует лично от меня повышения квалификации и дополнительной серьезной подготовки. Поэтому весь первый год, который совпал с ковидными ограничениями, у меня было ощущение, что от меня никакой эффективности нет вообще, даже было чувство, что я не на своем месте.
Если серьезно подходить к работе общественного контролера, то, на мой взгляд, первые два-три года в ОНК уходят только на обучение. Мне повезло, что у меня в команде были опытные люди, например, с Любой Жуковой мы часто работали в паре (прочитать интервью нашего проекта с Л. Жуковой можно здесь).
— Считаете ли вы, что продолжительности одного созыва в три года недостаточно и было бы целесообразно увеличить этот срок?
— Ротация кадров, безусловно, нужна, но при этом важно, чтобы члены ОНК после истечения срока своих полномочий могли оставаться в общем правовом поле, чтобы продолжать какие-то начатые дела и проекты.
— Ротация кадров, безусловно, нужна, но при этом важно, чтобы члены ОНК после истечения срока своих полномочий могли оставаться в общем правовом поле, чтобы продолжать какие-то начатые дела и проекты.
— Не могу не задать этот вопрос: сколько всего детей в вашей семье, и как они относятся к вашей работе в колониях?
— Сейчас с нами живёт семеро. Десять уже повзрослели, создали свои семьи и живут отдельно. Мы с мужем как-то начали считать, вспоминая всех своих зятьёв, снох и внуков, — получилось около 50 человек.
Все они с пониманием относились к моему тюремному служению, в том числе благодаря тому, что на том или ином этапе в нашей семье жили дети, рожденные в стенах колоний. И мы с мужем всегда старались сохранить контакт с их матерями во время отбывания наказания и после освобождения.
Для нас это очень важно! В результате одна из моих приемных дочерей воссоединилась с кровной мамой после её освобождения, а другая осталась с нами, продолжая при этом общаться с ней.
Дети активно были включены в мою работу. Для них это какая-то личная история. Например, внутри поселка Пруды есть три зоны, а в радиусе 10 км. еще две. Туда мы приезжали обычно с ночевой: брали с собой палатку и пока я читала лекции, муж с детьми гулял где-то поблизости. Так за два дня вместе мы объезжали все пять учреждений.
— Сейчас с нами живёт семеро. Десять уже повзрослели, создали свои семьи и живут отдельно. Мы с мужем как-то начали считать, вспоминая всех своих зятьёв, снох и внуков, — получилось около 50 человек.
Все они с пониманием относились к моему тюремному служению, в том числе благодаря тому, что на том или ином этапе в нашей семье жили дети, рожденные в стенах колоний. И мы с мужем всегда старались сохранить контакт с их матерями во время отбывания наказания и после освобождения.
Для нас это очень важно! В результате одна из моих приемных дочерей воссоединилась с кровной мамой после её освобождения, а другая осталась с нами, продолжая при этом общаться с ней.
Дети активно были включены в мою работу. Для них это какая-то личная история. Например, внутри поселка Пруды есть три зоны, а в радиусе 10 км. еще две. Туда мы приезжали обычно с ночевой: брали с собой палатку и пока я читала лекции, муж с детьми гулял где-то поблизости. Так за два дня вместе мы объезжали все пять учреждений.
Дети часто участвовали в различных праздниках и богослужениях. Сын как-то помогал осужденным снимать клип для участия в музыкальном фестивале. На новогодних праздниках в колониях муж традиционно выступает в качестве Деда Мороза, а дочь Снегурочки. Поэтому у моих детей с колониями очень личные отношения. Они всю эту «кухню» знают и понимают, почему для меня это так важно.
— У вас большое доброе сердце, которого хватает на своих детей, на приемных, на осужденных и сотрудников, на всех, кто нуждается в помощи. А как выглядит благодарность от осужденных за то, что вы для них делаете?
— Всегда очень мило и искренне! Вот к примеру, один мой ученик, у которого я на протяжении 10 лет преподавала, постоянно приносил мне смесь растворимого кофе и сахара, которую он определенным образом закручивал в слюду от пачки сигарет, привязывал конфетку и оставлял на моем столе.
«Ты ж все время в бегах, ты никогда себя нормально не покормишь, а тут всё готово, — только разверни и добавь горячей воды» — говорил он. После его освобождения я еще лет пять его подарочки по всем сумкам и карманам находила.
В память о другом осужденном дома у меня целая коллекция хлебных фигурок, среди них даже Георгиевский крест: «Милосердие. Вера. Доброта». По его поделкам даже можно отследить, как росло его мастерство.
На самом деле лучшей благодарностью для меня было, если кто-то из моих учеников вставал на путь исправления, устраивал свою жизнь после освобождения и жил счастливо.
— Всегда очень мило и искренне! Вот к примеру, один мой ученик, у которого я на протяжении 10 лет преподавала, постоянно приносил мне смесь растворимого кофе и сахара, которую он определенным образом закручивал в слюду от пачки сигарет, привязывал конфетку и оставлял на моем столе.
«Ты ж все время в бегах, ты никогда себя нормально не покормишь, а тут всё готово, — только разверни и добавь горячей воды» — говорил он. После его освобождения я еще лет пять его подарочки по всем сумкам и карманам находила.
В память о другом осужденном дома у меня целая коллекция хлебных фигурок, среди них даже Георгиевский крест: «Милосердие. Вера. Доброта». По его поделкам даже можно отследить, как росло его мастерство.
На самом деле лучшей благодарностью для меня было, если кто-то из моих учеников вставал на путь исправления, устраивал свою жизнь после освобождения и жил счастливо.
— Наверняка есть какие-то семейные истории, связанные с вашей работой в колониях. Поделитесь, пожалуйста!
— Да, шуточек разных и забавных историй много накопилось.
— Да, шуточек разных и забавных историй много накопилось.
Например, осужденные придумали называть меня сталкер, как у Стругацких. Детям это понравилось, они подхватили и часто говорили в своем кругу: «Наша мама сталкерша, потому что на зону ходит!».
Однажды мужу пришлось помогать одному молодому человеку, который освободившись из колонии поехал на вокзал, и там у него началась паническая атака. В таком состоянии его увидел полицейский, дал ему свой телефон, чтобы он мне позвонил. По его словам, парня колотило, он был в очень плохом состоянии. Я попросила мужа приехать, он был как раз недалеко, и Артем на протяжении двух часов выводил его из этого состояния: разговаривал с ним, сходил в магазин, заставил поесть.
В моей семье всегда с пониманием относились к таким ситуациям, за что я им очень благодарна. Часто дети встречали или провожали освободившихся, которым нужна была помощь, если я или муж не могли этого сделать сами. Поэтому для моей семьи осужденные — это реальные люди и их истории.
В моей семье всегда с пониманием относились к таким ситуациям, за что я им очень благодарна. Часто дети встречали или провожали освободившихся, которым нужна была помощь, если я или муж не могли этого сделать сами. Поэтому для моей семьи осужденные — это реальные люди и их истории.
— Есть мнение, что тюрьма меняет не только осужденных, но и тех, кто с ними работает. Кто-то говорит о процессе расчеловечивания, кто-то о сломанном коде… Как вы можете охарактеризовать тех, кто охраняет осужденных в Нижегородских колониях?
— Боюсь спугнуть, но у меня есть стойкое убеждение, что сейчас в систему приходит много молодых людей и они другие, они лучше. У этих 25-летних парней, которые сейчас только начинают строить свою карьеру в системе ФСИН, действительно какой-то другой подход к этой работе, основанный на гуманистических ценностях.
Ведь это совершенно нормальное желание, когда ты помогаешь людям, когда работаешь в комфортных условиях, а не как в клетку с дикими зверями заходишь изо дня в день. Всем хочется нормальных человеческих отношений. Я верю, что молодежь лучше нас.
Надо понимать также, что на сотрудниках колоний сейчас лежит огромная загруженность. Людей в системе катастрофически не хватает. Поэтому поначалу меня не оставляло ощущение, что я раздражаю своим присутствием. Их там, грубо говоря, пять человек на смену, тут ещё я пришла со своими лекциями или общественным контролем, и меня нужно сопровождать. Понятно, что от моих визитов у них работы только прибавляется.
Но через какое-то время мне стали говорить, что от работы, которую я делаю, есть результат, что обстановка в колонии улучшается, значит все не зря, и есть смысл работать дальше.
— Боюсь спугнуть, но у меня есть стойкое убеждение, что сейчас в систему приходит много молодых людей и они другие, они лучше. У этих 25-летних парней, которые сейчас только начинают строить свою карьеру в системе ФСИН, действительно какой-то другой подход к этой работе, основанный на гуманистических ценностях.
Ведь это совершенно нормальное желание, когда ты помогаешь людям, когда работаешь в комфортных условиях, а не как в клетку с дикими зверями заходишь изо дня в день. Всем хочется нормальных человеческих отношений. Я верю, что молодежь лучше нас.
Надо понимать также, что на сотрудниках колоний сейчас лежит огромная загруженность. Людей в системе катастрофически не хватает. Поэтому поначалу меня не оставляло ощущение, что я раздражаю своим присутствием. Их там, грубо говоря, пять человек на смену, тут ещё я пришла со своими лекциями или общественным контролем, и меня нужно сопровождать. Понятно, что от моих визитов у них работы только прибавляется.
Но через какое-то время мне стали говорить, что от работы, которую я делаю, есть результат, что обстановка в колонии улучшается, значит все не зря, и есть смысл работать дальше.
— Почему, по вашему мнению, важно, чтобы в закрытые учреждения был доступ людей извне, в том числе общественников?
— Сотрудник и осужденный — это сложная система взаимоотношений. Люди устают друг от друга, часто случаются какие-то конфликтные ситуации, последствия которых могут давать о себе знать на протяжении многих лет…
— Сотрудник и осужденный — это сложная система взаимоотношений. Люди устают друг от друга, часто случаются какие-то конфликтные ситуации, последствия которых могут давать о себе знать на протяжении многих лет…
А я прихожу и ничего не знаю: кто за что сидит, какая у него предыстория. Я человек и ты человек, и мы с тобой как два человека разговариваем. Поэтому для осужденных любой приходящий в зону извне — это как открытая форточка в душном помещении. Это возможность почувствовать себя вне системы, снова стать просто человеком и на себя по-другому посмотреть. Многим это дает огромный ресурс.
Я знала людей, которые себя очень хорошо показали после освобождения, начали нормальную жизнь, социализировались, но в тюрьме для сотрудников они были в числе проблемных. Поэтому я шире смотрю на людей. Я в них верю.
— А как вы относитесь к высказываниям из разряда «они же преступники!»?
— По моему опыту, в колониях из общего числа осужденных процентов семьдесят — это те, кто оказались там волею случая, то есть они не попадут туда второй раз, если не дать им погрязнуть в этой среде.
Не спорю, есть категория «вечных зэков» — те, кто осознанно выбрал для себя криминальный путь, но такие люди особо и не идут на контакт. Часто бывает так, что преступник вызывает у тебя больше сочувствия, чем жертва.
Или, например, человек может сидеть за убийство, но не быть при этом убийцей по своей сути. В колонии на Бору у меня было очень много ребят, которые совершили убийство на фоне посттравматического синдрома после участия в военных конфликтах. Это огромная группа риска, с которой очень серьёзно надо работать…
— По моему опыту, в колониях из общего числа осужденных процентов семьдесят — это те, кто оказались там волею случая, то есть они не попадут туда второй раз, если не дать им погрязнуть в этой среде.
Не спорю, есть категория «вечных зэков» — те, кто осознанно выбрал для себя криминальный путь, но такие люди особо и не идут на контакт. Часто бывает так, что преступник вызывает у тебя больше сочувствия, чем жертва.
Или, например, человек может сидеть за убийство, но не быть при этом убийцей по своей сути. В колонии на Бору у меня было очень много ребят, которые совершили убийство на фоне посттравматического синдрома после участия в военных конфликтах. Это огромная группа риска, с которой очень серьёзно надо работать…
— Как человек, который ставит интересы семьи превыше всего, использовали ли вы когда-нибудь семью как инструмент воздействия на осужденных?
— У нас был один потрясающий проект к Новому году. Он назывался «Подарок ангелу». Мы подобрали 20 человек из числа осужденных, у кого на свободе остались дети. Для нас было важно не просто подарить подарки, а перекинуть мостик от отбывающего наказание отца к его ребенку на воле.
С мужем мы снимали видеообращения от осужденных в образе Деда Мороза. Причем, вначале перед камерой садились мужчины, которые всем своим видом демонстрировали браваду, а к финалу, в момент, когда нужно было снять с себя бороду, костюм и произнести слова: «Я твой папа, я тебя люблю!» — с них слетала вся шелуха: как они волновались, как переживали, как заливались краской, какие они были в тот момент настоящие!
Хитрость проекта состояла еще и в том, что мы с этим видеообращением приезжали в семьи, дарили детям новогодние подарки, включали запись и снимали реакцию детей, а потом показывали это осужденным.
— У нас был один потрясающий проект к Новому году. Он назывался «Подарок ангелу». Мы подобрали 20 человек из числа осужденных, у кого на свободе остались дети. Для нас было важно не просто подарить подарки, а перекинуть мостик от отбывающего наказание отца к его ребенку на воле.
С мужем мы снимали видеообращения от осужденных в образе Деда Мороза. Причем, вначале перед камерой садились мужчины, которые всем своим видом демонстрировали браваду, а к финалу, в момент, когда нужно было снять с себя бороду, костюм и произнести слова: «Я твой папа, я тебя люблю!» — с них слетала вся шелуха: как они волновались, как переживали, как заливались краской, какие они были в тот момент настоящие!
Хитрость проекта состояла еще и в том, что мы с этим видеообращением приезжали в семьи, дарили детям новогодние подарки, включали запись и снимали реакцию детей, а потом показывали это осужденным.
Один молодой человек, записал свое видеообращение с таким настроем, что он делает это, по большей части, ради жены, а его 4-летняя дочка вряд ли что-то поймет из увиденного. Так вот эта девочка выдала нам самую эмоциональную реакцию. Она закричала: «Это же мой папочка!» — и бросилась целовать экран. Эффект был необыкновенный! Мне казалось, это были уже другие люди, у них даже лица какие-то другие… мягкие… Были и те, кто не смог сдержать своих эмоций.
Проект оказался очень сложным, ведь мы не во всех случаях приходили в семью, где жена ждет мужа. Часто это была отнюдь не счастливая история. У многих из этих женщин уже были новые отношения, дети от других мужчин, но большинство участниц проекта считали важным поддерживать связь ребенка с кровным отцом, поэтому и согласились участвовать в нашем проекте.
И глядя на реакцию мужчин мы увидели, что семья — это огромный ресурс, а ребенок — это важная зацепка, чтобы понять, что ты кому-то нужен, чтобы стать лучше, жить и думать о будущем, а не ставить на себе крест.
И глядя на реакцию мужчин мы увидели, что семья — это огромный ресурс, а ребенок — это важная зацепка, чтобы понять, что ты кому-то нужен, чтобы стать лучше, жить и думать о будущем, а не ставить на себе крест.
— Члены ОНК во многом берут на себя роль правозащитников. Поделитесь какой-то конкретной историей, когда вам удалось отстоять права осужденного?
— Однажды мне пришлось участвовать в суде, когда речь шла об очень пожилом человеке. Ему отказывали в предоставлении условно-досрочного освобождения, несмотря на то, что для этого имелись все основания. С третьей попытки, благодаря нашему вмешательству с одной стороны, и ходатайству колонии с другой, УДО он получил.
Но не все истории были со счастливым концом. Я могу привести множество примеров, когда пожилые люди с серьезными заболеваниями содержались, например, в СИЗО в совершенно неприемлемых условиях. Мы с коллегами по ОНК регулярно ходили их проверять, отражали это в своих заключениях, обращались к руководству, но к нашим словам прислушивались через раз, (даже через два!) и во мне крепло понимание, что ситуацию с условиями содержания нужно менять.
— Однажды мне пришлось участвовать в суде, когда речь шла об очень пожилом человеке. Ему отказывали в предоставлении условно-досрочного освобождения, несмотря на то, что для этого имелись все основания. С третьей попытки, благодаря нашему вмешательству с одной стороны, и ходатайству колонии с другой, УДО он получил.
Но не все истории были со счастливым концом. Я могу привести множество примеров, когда пожилые люди с серьезными заболеваниями содержались, например, в СИЗО в совершенно неприемлемых условиях. Мы с коллегами по ОНК регулярно ходили их проверять, отражали это в своих заключениях, обращались к руководству, но к нашим словам прислушивались через раз, (даже через два!) и во мне крепло понимание, что ситуацию с условиями содержания нужно менять.
— Можно ли утверждать, что после работы в ОНК ваше видение системы исполнения наказаний как-то изменилось?
— Думаю, так и есть. До этого я была сторонницей «малых дел» и была уверена, что важно и нужно делать что-то хорошее в рамках своих возможностей, пусть адресно, для одного конкретного человека.
После опыта работы в ОНК я твёрдо поняла, что многие вопросы в системе ФСИН необходимо решать системным путем. То есть какие-то вещи должны быть четко прописаны на уровне инструкций, например, отдельно определены условия содержания для пожилых людей, для женщин, или какие-то моменты предоставления медицинской помощи различным категориям осужденных, потому что медицинское обслуживание — это всегда больная тема, особенно если речь идет об онкологических больных.
— Думаю, так и есть. До этого я была сторонницей «малых дел» и была уверена, что важно и нужно делать что-то хорошее в рамках своих возможностей, пусть адресно, для одного конкретного человека.
После опыта работы в ОНК я твёрдо поняла, что многие вопросы в системе ФСИН необходимо решать системным путем. То есть какие-то вещи должны быть четко прописаны на уровне инструкций, например, отдельно определены условия содержания для пожилых людей, для женщин, или какие-то моменты предоставления медицинской помощи различным категориям осужденных, потому что медицинское обслуживание — это всегда больная тема, особенно если речь идет об онкологических больных.
— Вы рассматриваете для себя возможность продолжить работу в ОНК?
— Для себя я такого варианта не исключаю. До того как я оказалась внутри этого механизма, я его недооценивала, было предубеждение, что это что-то слишком официальное и в то же время малоэффективное. Но за три года в ОНК я поняла, что этот институт может влиять на ситуацию в тюремном ведомстве и многое менять, увидела, как важна эта работа, и если снова появится возможность туда попасть, то я ею воспользуюсь.
Интервью: Наталья Ускова
— Для себя я такого варианта не исключаю. До того как я оказалась внутри этого механизма, я его недооценивала, было предубеждение, что это что-то слишком официальное и в то же время малоэффективное. Но за три года в ОНК я поняла, что этот институт может влиять на ситуацию в тюремном ведомстве и многое менять, увидела, как важна эта работа, и если снова появится возможность туда попасть, то я ею воспользуюсь.
Интервью: Наталья Ускова
Заинтересовались общественным контролем в местах принудительного содержания и деятельностью ОНК?
Узнать больше →
Узнать больше →
«ОНК в лицах»
Читать другие истории проекта:
Идея проекта: Ирина Протасова
Над проектом работали: Наталья Ускова (интервью, тексты) и Алексей Сергеев (интервью, тексты, вёрстка, дизайн)Связаться с нами:
E-mail: onk.faces@hotmail.com
